Как сказано в восьмой главе Экклезиаста: «И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться ...». И этой мудрости человечество старается следовать. Иногда изо всех сил. А что за выпивка без музыки? Скукота.
За столами средневековых пиров берёт своё начало жанр кводлибета (с латинского «кто во что горазд»). Собравшихся на гулянку людей, после пары-тройки чарок неудержимо тянуло на пение. Такое вокально-хоровое безумство строилось по принципу мотета, т.е. многоголосного произведения полифонического склада, состоящего из многосоставных многочастных композиций. В условиях пьяного веселья подобные мотеты из гармоничной полифонии превращались в своего рода перебранку, основанную на пересмешничестве, в ходе которого высмеивались недостатки друг друга.
Композиторы барокко использовали технику кводлибета при создании шуточных и пародийных сочинений. Самый известный «Свадебный кводлибет» принадлежит Иоганну Себастьяну Баху (BWV 524) и представляет собой десятиминутную череду бессмыслицы, шуток, каламбуров, пародий на различные песни и отсылок к другим произведениям искусства.
Американский композитор и философ Джон Кейдж завершает кводлибетом аэмоциональный Струнный квартет (1949 – 1950). От барочного веселья, увы, не осталось и следа, а отрешённость звучания больше напоминает обратную сторону алкогольной монеты – жуткое утреннее похмелье. В ремарках композитора Quodlibet символизирует весну.
За пару веков до Кейджа у сладкозвучного Антонио Вивальди в первой части «Осени» из цикла скрипичных концертов Le quattro stagioni (Четыре времени года) мы обнаруживаем забавную жанровую сценку «Подвыпившие» (или «Захмелевшие»):
Шумит крестьянский праздник урожая.
Веселье, смех, задорных песен звон!
И Бахуса сок, кровь воспламеняя,
Всех слабых валит с ног, даруя сладкий сон.
Солист в струящихся у скрипки пассажах «разливает» вино; мелодии в оркестровых партиях, с их нетвердой походкой, изображают захмелевших поселян. Их «речь» становится прерывистой и невнятной. В конце концов, все погружаются в сон (скрипка замирает на одном звуке, тянущемся пять тактов!). И все это изображено Вивальди с неизменным юмором и доброй ироничной улыбкой.
Совсем иначе, гротескно и зло рисует пьяного человека Дмитрий Дмитриевич Шостакович в куплетах «задрипанного мужичонки» «У меня была кума» из оперы «Леди Макбет Мценского уезда». Музыка «кривляется» и «гримасничает», инструменты перекрикивают друг друга, соревнуясь в хвастовстве с подвыпившим героем:
Ух Ух Ух Ух Ух Ух
Без вина моя родня
не могла прожить и дня, ух
Ну, а чем я хуже их?
Дую водку за троих, ух
Начинаю пить с утра,
ночи, дни и вечера,
зиму, лето и весну
пью, покуда не засну, ух
Буду пить я целый век
Я душевный человек, ух
Ух Ух Ух Ух Ух
Но хмель мгновенно улетучивается после обнаружения в погребе страшной находки. Следующий за этим эпизодом симфонический антракт предельно динамизирует действие, придавая ему до крайности обостренный, напряженно-нервный, судорожный характер, ускоряя надвигающуюся катастрофу.
Пётр Ильич Чайковский в «уличных зарисовках» скерцо Четвёртой симфонии с помощью деревянных духовых инструментов изображает плясовую песенку «подкутивших мужичков», а её совмещение в коде с бодрым маршем «военной процессии» создаёт интереснейший звуковой эффект многоголосия жизни.
И именно эту «истинную полифонию», «когда останавливаешься на городской площади в таком месте, где с одной стороны играет шарманщик, с другой — доносятся звуки любительского хора пекарей, а наискосок проходит военный оркестр местного гарнизона», всю жизнь пытался записать нотами Густав Малер. В истинном многоголосии жизни без бутылки не разобраться.
В пятой части («Пьяница весною») вокальной симфонии Малера «Песнь о Земле» мы слышим трагический монолог пьяницы, обращенный к птичке. На фоне оркестровой партии, словно наполненной птичьим щебетом, всеми звуками весны – трелями деревянных инструментов, легкими флажолетами скрипок, их дрожащими тремоло, глиссандо арф, обрывками мелодий, - звучит этот монолог в исполнении тенора. Он всё время прерывается, будто человек не может овладеть ни своими мыслями, ни своей речью и дыханием. Это центр цикла, в котором господствует скепсис – красота природы, вечное обновление земли уступают место опьянению, сну. Грубоватая жанровость, сочная оркестровка, то ослепляюще фресковая, то наивно-изобразительная, вся нервно-экзальтированная атмосфера этой части скрывает за собой ощущение горечи и недостижимости счастья:
Что мне до весны?
Оставьте мне моё опьянение!
Однако, «не смотри на вино, как оно краснеет, как оно искрится в чаше, как оно ухаживается ровно: впоследствии, как змей, оно укусит, и ужалит, как аспид … » (Притчи, глава 23).
Застольную песню Si colmi il calice мы можем услышать во втором акте оперы «Макбет», в одном из лучших её номеров – сцене безумства главного героя. Композитору удаётся передать мощь контраста душевного состояния Макбета, перед которым возникает видение убитого по его приказу Банко, и веселящихся придворных, увлеченных песней леди Макбет. В момент появления призрака композитор добивается сильнейшего эффекта — очередной куплет застольной завершается аккордом в си-бемоль мажоре, Макбет же вступает со звука «ре-бемоль» (образуемое на мгновение наложение мажорной и минорной терции наглядно передает диссонанс между состоянием Макбета и собравшихся гостей).
Алкоголь становился «действующим лицом» и других оперных произведений.
У Гаэтано Доницетти в «Любовном напитке» странствующий лекарь-шарлатан Дулькамара под видом «чудодейственного бальзама» снабжает влюблённого Неморино обыкновенным бордо. Как следствие, добрую половину спектакля герой ходит пьяным.
У Петра Ильича Чайковского в финальной картине «Пиковой дамы» хор подвыпивших гостей и игроков распевает весёлую песню-кредо:
Будем пить и веселиться!
Будем жизнию играть!
Юности не вечно длиться,
Старости не долго ждать!
Нам не долго ждать.
Пусть потонет наша младость
В неге, картах и вине!
В них одна на свете радость,
Жизнь промчится как во сне!
Следующая далее популярная ария «Что наша жизнь? Игра!» исполняется Германом со стаканом вина в руке. И, как известно, это была последняя пьянка в его жизни.
Также со стаканом поёт арию «Что б мы были без вина?» (Hier im ird'sehen Jammertal) егерь Каспар в первом акте оперы «Вольный стрелок» Карла Марии фон Вебера. Между куплетами он наливает не только себе, но и спаивает егеря Макса:
Что б мы были без вина?
Жизнь мучения полна,
Всё тоской покрыто.
Можно думать об одном:
Есть иль нет стакан с вином,
Выпил – всё забыто,
Выпил – всё забыто!
Как следует поднабравшись егеря решают пострелять. Каспар даёт свое ружье Максу и предлагает ему выстрелить в высоко летящего орла. Макс стреляет и чудесным образом убивает птицу, хотя орёл летел далеко вне досягаемости обычного выстрела. Каспар объясняет, что пуля была особой, волшебной. А может всё-таки не в пуле дело?
Вернёмся к Верди. Первый акт оперы «Отелло». Мичман Яго, завидуя продвижению по службе начальника эскадры Кассио, устраивает пьяную провокацию. Он поднимает за Кассио льстивый тост. Кассио не остается в долгу и, в свою очередь, поднимает тост за любовь. Они пьют ещё и ещё, снова и снова. Именно в этот момент Яго поёт свою застольную песню, пронизанную едким сарказмом. Её подхватывают другие. В конце концов, провокация удаётся: между Кассио и офицером Монтано завязывается ссора, переходящая в поединок.
И на посошок. Номер 14 сценической кантаты Карла Орфа «Кармина Бурана» - «Когда мы в кабаке сидим» (In taberna quando sumus) – кульминация пьяного разгула; бесконечное повторение одной-двух нот рождено повторами в тексте (на протяжении 16 тактов 28 раз употреблен латинский глагол bibet – пьет). «Пьяная латынь» впечатляет:
